|
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
Ведет Босоножка двух царей да царицу Луковну, а они
идут да ссорятся. Всё задирает царь Пантелей. – Ах, какое у меня отличное царство было!.. – хвастается он. – Такого другого царства и нет... – Вот и врешь, царь Пантелей! – спорит Горох. – Мое было не в пример лучше... – Нет, мое!.. – Нет, мое!.. Как ни старается царь Горох сделаться добрым, а никак не может. Как тут будешь добрым, когда царь Пантелей говорит, что его царство было лучше? Опять идут. – А сколько у меня всякого добра было! – говорит царь Пантелей. – Одной казны не пересчитаешь. Ни у кого столько не было. – Опять врешь! – говорит царь Горох. – У меня и добра и казны было больше. Идут цари и ссорятся. Царица несколько раз дергала царя Гороха за рукав и шептала: – Перестань, старик... Ведь ты же хотел быть добрым? – А ежели царь Пантелей мешает мне быть добрым? – сердится славный царь Горох. Всякий думает о своем, а царица Луковна – всё о детях. Где-то красавец царевич Орлик? Где-то прекрасная царевна Кутафья? Где-то царевна Горошинка? Младшей дочки было ей больше всего жаль. Поди, и косточек не осталось от Горошинки... Идет царица и потихоньку вытирает материнские слезы рукавом. А цари отдохнут и опять спорят. Спорили-спорили, чуть не подрались. Едва царица Луковна их разняла. – Перестаньте вы грешить, – уговаривала она их. – Оба лучше... Ничего не осталось, так и хвалиться нечем. – У меня-то осталось! – озлился славный царь Горох.– Да, осталось... Я и сейчас богаче царя Пантелея. Рассердился царь Горох, сдернул перчатку с правой руки, показал царю Пантелею свои шесть пальцев и говорит: – Что, видел? У тебя пять пальцев всего, а у меня целых шесть – вот и вышло, что я тебя богаче. – Эх, ты, нашел чем хвалиться! – засмеялся царь Пантелей. – Уж если на то пошло, так у меня одна борода чего стоит... Долго спорили цари, опять чуть не подрались, но царь Пантелей изнемог, присел на кочку и заплакал. Царю Гороху сделалось вдруг совестно. Зачем он хвастался своими шестью пальцами к довел человека до слез? – Послушай, царь Пантелей... – заговорил он. – Послушай... брось!.. – Никак не могу бросить, царь Горох. – Да ты о чем? – А я есть хочу. Лучше уж было остаться в столице или идти к злому королю Косарю. Всё равно помирать голодною смертью... Подошла Босоножка и подала царю Пантелею кусок хлеба. Съел его царь Пантелей да как закричит: – А что же ты, такая-сякая, щей мне не даешь?! По-твоему, цари всухомятку должны есть? Да я тебя сейчас изничтожу... – Перестань, нехорошо... – уговаривал царь Горох. – Хорошо, когда и кусок хлебца найдется. XI Долго ли, коротко ли вздорили цари между собой, потом мирились, потом опять вздорили, а Босоножка идет себе впереди, переваливается на кривых ногах да черемуховой палкой подпирается. Царица Луковна молчала – боялась, чтобы не было погони, чтобы не убили царя Гороха, а когда ушли подальше и опасность миновала, она стала думать другое. И откуда взялась эта самая Босоножка? И платьишко на ней рваное, и сама она какая-то корявая да еще к тому же хромая. Не нашел царь Горох девицы хуже. Такой-то уродины и близко бы к царскому дворцу не пустили. Начала царица Луковна посерживаться и спрашивает. – Эй ты, Босоножка, куда это ты нас ведешь? Цари тоже перестали спорить и тоже накинулись на Босоножку: – Эй ты, кривая нога, куда нас ведешь? Босоножка остановилась, посмотрела на них и только улыбнулась. А цари так к ней и подступают: сказывай, куда завела ? – А в гости веду... – ответила Босоножка и еще прибавила: – Как раз к самой свадьбе поспеем. Тут уж на нее накинулась сама царица Луковна и начала ее бранить. И такая и сякая – до свадьбы ли теперь, когда у всякого своего горя не расхлебаешь. В глаза смеется Босоножка над всеми. – Ты у меня смотри! – грозилась царица Луковна.– Я шутить не люблю. Ничего не сказала Босоножка, а только показала рукой вперед. Теперь все увидели, что стоит впереди громадный город, с каменными стенами, башнями и чудными хоромами, перед городом раскинут стан и несметное войско. Немного струсили цари и даже попятились назад, а потом царь Пантелей сказал: – Э, всё равно, царь Горох! Пойдем... Чему быть – того не миновать, а может, там и покормят. Очень уж я о щах стосковался... Царь Горох тоже не прочь был закусить, да и царица Луковна проголодалась. Нечего делать, пошли. Никто и не думает даже, какой это город и чей стан раскинут. Царь Горох идет и корит себя, зачем он хвастался перед царем Пантелеем своими шестью пальцами, – болтлив царь Пантелей и всем расскажет. А царица Луковна начала прихорашиваться и сказала Босоножке: – Иди-ка ты, чумичка, позади нас, а то еще осрамишь перед добрыми людьми... Идут дальше. А их уже заметили на стану. Валит навстречу народ, впереди скачут вершники. Приосанились оба царя, а царь Пантелей сказал: – Ну, теперь дело не одними щами пахнет, а и кашей и киселем... Очень уж я люблю кисель!.. Смотрит царица Луковна и своим глазам не верит. Едет впереди на лихом коне сам красавец царевич Орлик и машет своей шапкой. А за ним едет, тоже на коне, прекрасная царевна Кутафья, а рядом с ней едет злой король Косарь. – Ну, теперь, кажется, вышла каша-то с маслом... – забормотал испугавшийся царь Пантелей и хотел убежать, но его удержала Босоножка. Подъехали все, и узнал славный царь Горох родных детей. – Да ведь это моя столица! – ахнул он, оглядываясь на город. Спешились царевич Орлик и царевна Кутафья и бросились в ноги отцу и матери. Подошел и король Косарь. – Ну, что же ты пнем стоишь? – сказал ему славный царь Горох. – От поклону голова не отвалится... Поклонился злой король Косарь и сказал: – Бью тебе челом, славный царь Горох!.. Отдай за меня прекрасную царевну Кутафью. – Ну, это еще посмотрим! – гордо ответил царь Горох. С великим торжеством повели гостей в королевскую палатку. Все их встречали с почетом. Даже царь Пантелей приосанился. Только когда подходили к палатке, царица Луковна хватилась Босоножки, а ее и след простыл. Искали-искали, ничего не нашли. – Это была Горошинка, мама, – шепнула царице Луковне прекрасная царевна Кутафья. – Это она всё устроила. Через три дня была свадьба – прекрасная царевна Кутафья выходила за короля Косаря. Осада с города была снята. Все ели, пили и веселились. Славный царь Горох до того развеселился, что сказал царю Пантелею: – Давай поцелуемся, царь Пантелей... И из-за чего мы ссорились? Ведь, ежели разобрать, и король Косарь совсем не злой... XII Когда царь Горох с царицей Луковной вернулся к себе домой со свадьбы, Босоножка сидела в царицыной комнате и пришивала на свои лохмотья новую заплатку. Царица Луковна так и ахнула. – Да откуда ты взялась-то, уродина? – рассердилась старуха. – Вы на свадьбе у сестрицы Кутафьи веселились, а я здесь свои заплатки чинила. – Сестрицы?! Да как ты смеешь такие слова выговаривать, негодная!.. Да я велю сейчас тебя в три метлы отсюда выгнать – тогда и узнаешь сестрицу Кутафью... – Мама, да ведь я твоя дочь – Горошинка! У царицы Луковны даже руки опустились. Старуха села к столу и горько заплакала. Она только теперь припомнила, что сама Кутафья ей говорила о Горошинке. Весело было на свадьбе, и про Горошинку с радости все и забыли. – Ох, забыла я про тебя, доченька! – плакалась царица Луковна.—Совсем из памяти вон... А еще Кутафья про тебя мне шепнула. Вот грех какой вышел!.. Но, посмотрев на Босоножку, царица Луковна вдруг опять рассердилась и проговорила: – Нет, матушка, не похожа ты на мою Горошинку... Ни-ни! Просто взяла да притворилась и назвалась Горошинкой. И Кутафью обманула... Не такая у меня Горошинка была... – Право, мама, я Горошинка, – уверяла Босоножка со слезами. – Нет, нет, нет... И не говори лучше. Еще царь Горох узнает и сейчас меня казнить велит... – Отец у меня добрый!.. – Отец?! Да как ты смеешь такие слова говорить?. Да я тебя в чулан посажу, чумазую! Горошинка заплакала. Она же о всех хлопотала, а ее и на свадьбу забыли позвать, да еще родная мать хочет в чулан посадить. Царица Луковна еще сильнее рассердилась и даже ногами затопала. – Вот еще горюшко навязалось! – кричала она. – Ну, куда я с тобой денусь? Придет ужо царь Горох, увидит тебя – что я ему скажу? Уходи сейчас же с глаз моих... – Некуда мне идти, мама... – Какая я тебе мама!.. Ах ты, чучело гороховое, будет притворяться-то!.. Тоже придумает: дочь! Царица Луковна и сердилась, и плакала, и решительно не знала, что ей делать. А тут еще, сохрани бог, царь Горох как-нибудь узнает... Вот беда прикачнулась! Думала-думала старушка и решила послать за дочерью Кутафьей: «Она помоложе, может, что и придумает, а я уже старуха, и взять с меня нечего...» Недели через три приехала и Кутафья, да еще вместе со своим мужем, королем Косарем. Всё царство обрадовалось, а во дворце поднялся такой пир, что царица Луковна совсем позабыла о Босоножке, то есть не совсем забыла, а всё откладывала разговор с Кутафьей. «Пусть молодые-то повеселятся да порадуются, – думала царица Луковна. – Покажи им этакую чучелу, так все гости, пожалуй, разбегутся...» И гости веселились напропалую, а всех больше царь Пантелей – пляшет старик, только борода трясется. Король Косарь отдал ему всё царство назад, и царь Пантелей радовался, точно вчера родился. Он всех обнимал и лез целоваться так, что царь Горох даже немного рассердился: – Что ты лижешь, Пантелей, точно теленок! – Голубчик, царь Горохушко, не сердись!.. – повторял царь Пантелей„ обнимая старого друга. – Ах, какой ты... Теперь я опять никого не боюсь и хоть сейчас опять готов воевать. – Ну, это дело ты брось... Прежде я тоже любил повоевать, а теперь ни-ни!.. И так проживем... Чтобы как-нибудь гости не увидали Босоножки, царица Луковна заперла ее в своей комнате на ключ, и бедная девушка могла любоваться только в окно, как веселились другие. Гостей наехало со всех сторон видимо-невидимо, и было что посмотреть. Когда надоедало веселиться в горницах, все гости выходили в сад, где играла веселая музыка, а по вечерам горели разноцветные огни. Царь Горох похаживал среди гостей, разглаживал свою бороду и весело приговаривал: – Не скучно ли кому? Не обидел ли я кого? Хватает ли всем вина и еды? Кто умеет веселиться, тот добрый человек... Босоножка видела из окна, как царь Пантелей с радости подбирал полы своего кафтана и пускался вприсядку. Он так размахивал длинными руками, что походил на мельницу или на летучую мышь. Не утерпела и царица Луковна – тряхнула стариной. Подбоченясь, взмахнула шелковым платочком и поплыла павой, отбивая серебряными каблучками. – Эх-эх-эх!..—приговаривала она, помахивая платочком. – Ай да старуха! – хвалил царь Горох. – Когда я был молодой, так вот как умел плясать, а теперь брюхо не позволяет... Босоножка смотрела на чужое веселье и плакала: очень уж ей было обидно чужое веселье. XIII Сидя у своего окошечка, Босоножка много раз видела сестру, красавицу Кутафью, которая еще более похорошела, как вышла замуж. Раз Кутафья гуляла одна, и Босоножка ей крикнула: – Сестрица Кутафья, подойдите сюда! В первый раз Кутафья сделала вид, что не слыхала, во второй раз – она взглянула на Босоножку и притворилась, что не узнала ее. – Милая сестрица, да ведь это я, Горошинка! Красавица Кутафья пошла и пожаловалась матери. Царица Луковна страшно рассердилась, прибежала, выбранила Босоножку и закрыла окно ставнями. – Ты у меня смотри! – ворчала она. – Вот ужо, дай только гостям уехать... Пристало ли тебе, чучеле, с красавицей Кутафьей разговаривать? Только меня напрасно срамишь... Сидит Босоножка в темноте и опять плачет. Свету только и осталось, что щелочка между ставнями. Нечего делать, от скуки и в щелочку насмотришься. По целым часам Босоножка сидела у окна и смотрела в свою щелочку, как другие веселятся. Смотрела-смотрела и увидела красавца витязя, который приехал на пир случайно. Хорош витязь – лицо белое, глаза соколиные, русые кудри из кольца в кольцо. И молод, и хорош, и удал. Все любуются, а другие витязи только завидуют. Нечего сказать, хорош был король Косарь, а этот получше будет. Даже гордая красавица Кутафья не один раз потихоньку взглянула на писаного красавца и вздохнула. А у бедной Босоножки сердце так и бьется, точно пойманная птичка. Очень уж ей понравился неизвестный витязь. Вот бы за кого она и замуж пошла! Да вся беда в том, что Босоножка не знала, как витязя зовут, а то как-нибудь вырвалась бы из своей тюрьмы и ушла бы к нему. Всё бы ему до капельки рассказала, а он, наверно, пожалел бы ее. Ведь она хорошая, хоть и уродина. Сколько гости ни пировали, а пришлось разъезжаться по домам. Царя Пантелея увезли совсем пьяного. На прощанье с дочерью царица Луковна вспомнила про свою Босоножку и расплакалась: – Ах, что я с нею только делать буду, Кутафья!.. И царя Гороха боюсь, и добрых людей будет стыдно, когда узнают. Красавица Кутафья нахмурила свои соболиные брови и говорит: – О чем ты плачешь, матушка? Пошли ее в кухню, на самую черную работу – вот и всё... Никто и не посмеет думать, что это твоя дочь. – Да ведь жаль ее, глупую! – Всех уродов не пережалеешь... Да я и не верю ей, что она твоя дочь. Совсем не в нашу семью: меня добрые люди красавицей называют, и брат Орлик тоже красавец. Откуда же такой-то уродине взяться? – Говорит, что моя... – Мало ли что она скажет... А ты ее пошли на кухню, да еще к самому злому повару. Сказано – сделано. Босоножка очутилась на кухне. Все повара и поварихи покатывались со смеху, глядя на нее: – Где это наша царица Луковна отыскала такую красоту? Вот так красавица! Хуже-то во всем гороховом царстве не сыскать. – И одежонка на ней тоже хороша! – удивлялась повариха, разглядывая Босоножку. – Ворон пугать... Ну и красавица! А Босоножка была даже рада, что освободилась из своего заточения, хотя ее и заставляли делать самую черную работу – она мыла грязную посуду, таскала помои, мыла полы. Все так ею и помыкали, а особенно поварихи. Только и знают, что покрикивают: – Эй ты, хромая нога, только даром царский хлеб ешь! А пользы от тебя никакой нет... Особенно донимала ее старшая повариха, злющая старая баба, у которой во рту словно был не один язык, а целых десять. Случалось не раз, что злая баба и прибьет Босоножку: то кулаком в бок сунет, то за косу дернет. Босоножка всё переносила. Что можно было требовать от чужих людей, когда от нее отказались родная мать и сестра! Спрячется куда-нибудь в уголок и потихоньку плачет – только и всего. И пожаловаться некому. Правда, царица Луковна заглядывала несколько раз на кухню и справлялась о ней, но все поварихи и повара кричали в один голос: – Ленивая-преленивая эта уродина, царица! Ничего делать не хочет, а только даром царский хлеб ест... – А вы ее наказывайте, чтобы не ленилась, – говорила царица. Стали Босоножку наказывать: то без обеда оставят, то запрут в темный чулан, то поколотят. Больше всего возмущало всех то, что она переносила всё молча, а если и плакала, то потихоньку. – Это какая-то отчаянная! – возмущались все. – Ее ничем не проймешь... Она еще что-нибудь сделает с нами. Возьмет да дворец подожжет – чего с нее взять, с колченогой!.. Наконец вся дворня вышла из терпения, и все гурьбой пошли жаловаться царице Луковне: – Возьми ты от нас, царица Луковна, свою уродину. Житья нам не стало с нею. Вот как замаялись с нею все – и не рассказать! Подумала-подумала царица Луковна, покачала головой и говорит: – А что я с ней буду делать? Надоело мне слушать про нее... – Сошли ты ее, царица-матушка, на задний двор. Пусть гусей караулит. Самое это подходящее ей дело. – В самом деле, послать ее в гусятницы! – обрадовалась царица Луковна. – Так и сделаем... По крайней мере, с глаз долой. XIV Совсем обрадовалась Босоножка, как сделали ее гусятницей. Правда, кормили ее плохо – на задний двор посылали с царского стола одни объедки, но зато с раннего утра она угоняла своих гусей в поле и там проводила целые дни. Завернет корочку хлеба в платок – вот и весь обед. А как хорошо летом в поле – и зеленая травка, и цветочки, и ручейки, и солнышко смотрит с неба так ласково-ласково. Босоножка забывала про свое горе и веселилась, как умела. С нею разговаривали и полевая травка, и цветочки, и бойкие ручейки, и маленькие птички. Для них Босоножка совсем не была уродом, а таким же человеком, как и все другие. – Ты у нас будешь царицей, – шептали ей цветы. – Я и то царская дочь, – уверяла Босоножка. Огорчало Босоножку только одно: каждое утро на задний двор приходил царский повар, выбирал самого жирного гуся и уносил. Очень уж любил царь Горох поесть жирной гусятины. Гуси ужасно роптали на царя Гороха и долго гоготали: – Го-го-го... ел бы царь Горох всякую другую говядину, а нас бы лучше не трогал. И что мы ему понравились так, несчастные гуси! Босоножка ничем не могла утешить бедных гусей и даже не смела сказать, что царь Горох совсем добрый человек и никому не желает делать зла. Гуси всё равно бы ей не поверили. Хуже всего было, когда наезжали во дворец гости. Царь Пантелей один съедал целого гуся. Любил старик покушать, хоть и худ был, словно Кощей. Другие гости тоже ели да царя Гороха похваливали. Вот какой добрый да гостеприимный царь... Не то, что король Косарь, у которого много не разгостишься. Красавица Кутафья, как вышла замуж, сделалась такая скупая – всего ей было жаль. Ну, гости похлопают глазами и уедут несолоно хлебавши к царю Гороху. Как-то наехало гостей с разных сторон видимо-невидимо, и захотел царь Горох потешить их молодецкою соколиною охотой. Разбили в чистом поле царскую палатку с золотым верхом, наставили столов, навезли и пива, и браги, и всякого вина, разложили по столам всякую еду. Приехали и гости – женщины в колымагах, а мужчины верхом. Гарцуют на лихих аргамаках, и каждый показывает свою молодецкую удаль. Был среди гостей и тот молодой витязь, который так понравился Босоножке. Звали его Красик-богатырь. Все хорошо ездят, все хорошо показывают свою удаль, а Красик-богатырь – получше всех. Другие витязи и богатыри только завидуют. – Веселитесь, дорогие гости, – приговаривает царь Горох, – да меня, старика, лихом не поминайте... Кабы не мое толстое брюхо, так я бы показал вам, как надо веселиться. Устарел я немного, чтобы удаль свою показывать... Вот, спросите царицу Луковну, какой я был молодец. Бывало, никто лучше меня на коне не проедет... А из лука как стрелял – раз как пустил стрелу в медведя и прямо в левый глаз попал, а она в правую заднюю ногу вышла. Царица Луковна вовремя дернула за рукав расхваставшегося мужа, и царь Горох прибавил: – То бишь, это не медведь был, а заяц... Тут царица Луковна дернула его опять за рукав, и царь Горох еще раз поправился: – То бишь, и не заяц, а утка, и попал я ей не в глаз, а прямо-прямо в хвост... Так, Луковна? – Так, так, царь Горох, – говорит царица. – Вот какой был удалый... Расхвастались и другие витязи и богатыри, кто как умел. А больше всех расхвастался царь Пантелей. – Когда я был молодой – теперь мне борода мешает, – так я одною стрелой убил оленя, ястреба и щуку, – рассказывал старик, поглаживая бороду. – Дело прошлое, теперь можно и похвастаться... Пришлось царице Луковне дернуть за рукав и брата Пантелея, потому как очень уж он начал хвастаться. Смутился царь Пантелей, заикаться стал: – Да я... я... Я прежде вот как легок был на ногу: побегу и зайца за хвост поймаю. Вот хоть царя Гороха спросите... – Врешь ты всё, Пантелей, – отвечает царь Горох. – Очень уж любишь похвастать... да... И прежде хвастал всегда и теперь хвастаешь. Вот со мною действительно был один случай... да... Я верхом на волке целую ночь ездил. Ухватился за уши и сижу... Это все знают... Так, Луковна? Ведь ты помнишь? – Да будет вам, горе-богатыри! – уговаривала расходившихся стариков царица. – Мало ли что было... Не всё же рассказывать. Пожалуй, и не поверят еще... Может быть, и со мною какие случаи бывали, а я молчу. Поезжайте-ка лучше на охоту... Загремели медные трубы, и царская охота выступила со Стоянки. Царь Горох и царь Пантелей не могли ехать верхом и тащились за охотниками в колымаге. – Как я прежде верхом ездил! – со вздохом говорил царь Горох. – И я тоже... – говорил царь Пантелей. – Лучше меня никто не умел проехать... – И я тоже... – Ну, уж это ты хвастаешь, Пантелей! – И не думал... Спроси кого угодно. – И все-таки хвастаешь... Ну, сознайся, Пантелеюшка: прихвастнул малым делом? Царь Пантелей оглянулся и шепотом спросил: – А ты, Горохушко? Царь Горох оглянулся и тоже ответил шепотом: – Чуть-чуть прибавил, Пантелеюшка... Так, на воробьиный нос. – И велик же, должно быть, твой воробей! Царь Горох чуть-чуть не рассердился, но вовремя вспомнил, что нужно быть добрым, и расцеловал Пантелея. – Какие мы с тобой богатыри, Пантелеюшка!.. Даже всем это удивительно! Куда им, молодым-то, до нас... XV Босоножка пасла своих гусей и видела, как тешится царь Горох своею охотой. Слышала она веселые звуки охотничьих рогов, лай собак и веселые окрики могучих богатырей, так красиво скакавших на своих дорогих аргамаках. Видела Босоножка, как царские сокольничьи бросали своих соколов на разную болотную птицу, поднимавшуюся с озера или с реки, на которой она пасла своих гусей. Взлетит сокол кверху и камнем падет на какую-нибудь несчастную утку, только перышки посыплются. А тут отделился один витязь от царской охоты и несется прямо на нее. Перепугалась Босоножка, что его сокол перебьет ее гусей, и загородила ему дорогу. – Витязь, не тронь моих гусей! – смело крикнула она и даже замахнулась хворостиной. Остановился витязь с удивлением, а Босоножка узнала в нем того самого, который понравился ей больше всех. – Да ты кто такая будешь? – спросил он. – Я царская дочь... Засмеялся витязь, оглядывая оборванную Босоножку с ног до головы. Ни дать ни взять, настоящая царская дочь... А главное, смела и даже хворостиной на него замахнулась. – Вот что, царская дочь, дай-ка мне напиться воды, – сказал он. – Разжарился я очень, а слезать с коня неохота... Пошла Босоножка к реке, зачерпнула воды в деревянный ковш и подала витязю. Тот выпил, вытер усы и говорит: – Спасибо, красавица... Много я на свете видывал, а такую царскую дочь вижу в первый раз. Вернулся богатырь на царскую ставку и рассказывает всем о чуде, на которое наехал. Смеются все витязи и могучие богатыри, а у царицы Луковны душа в пятки ушла. Чего она боялась, то и случилось. – Приведите ее сюда – и посмотрим, – говорит подгулявший царь Пантелей. – Даже очень любопытно... Потешимся досыта. – И что вам за охота на уродину смотреть? – вступилась было царица Луковна. – А зачем она себя царскою дочерью величает? Послали сейчас же послов за Босоножкой и привели перед царский шатер. Царь Горох так и покатился со смеху, как увидал ее. И горбатая, и хромая, и вся в заплатках. – Точно где-то я тебя, умница, видел? – спрашивает он, разглаживая бороду. – Чья ты дочь? Босоножка смело посмотрела ему в глаза и отвечает: – Твоя, царь Горох. Все так и ахнули, а царь Пантелей чуть не задохся от смеху. Ах, какая смешная Босоножка и как осрамила царя Гороха! – Это я знаю, – нашелся царь Горох. – Все мои подданные – мои дети... – Нет, я твоя родная дочь Горошинка, – смело ответила Босоножка. Тут уж не стерпела красавица Кутафья, выскочила и хотела вытолкать Босоножку в шею. Царь Горох тоже хотел рассердиться, но вовремя вспомнил, что он добрый царь, и только расхохотался. И все стали смеяться над Босоножкой, а Кутафья так и подступает к ней с кулаками. Все замерли, ожидая, что будет, как вдруг выступил из толпы витязь Красик. Молод и горд был Красик, и стало ему стыдно, что это он подвел бедную девушку, выставил ее на общую потеху, да и обидно притом, что здоровые люди смеются и потешаются над уродцем. Выступил витязь Красик и проговорил: – Цари, короли, витязи и славные богатыри, дайте слово вымолвить... Девушка не виновата, что она такою родилась, а ведь она такой же человек, как и мы. Это я ее привел на общее посмешище и женюсь на ней. Подошел витязь Красик к Босоножке, обнял ее и крепко поцеловал. Тут у всех на глазах случилось великое чудо: Босоножка превратилась в девушку неописанной красоты. – Да, это моя дочь! – крикнул царь Горох. – Она самая!.. Спало колдовство с Босоножки, потому что полюбил ее первый богатырь, полюбил такою, какою она была. Я там был, мед-пиво пил, по усам текло – в рот не попало. |
|
|||||||||||||||||||||||||||||
|
|