Вот о чем поведал ранним утром на берегу реки Шумак Алпан людям. Загорелись у них глаза, захотелось им сладкой халявы. Но алпан предупредил, что путь туда неблизкий, все выше и выше по ручью в горы, через каменные преграды. Но разве народ теперь остановишь. Поняли они, что незачем им тащить наверх вафли Артек и сахар-рафинад, покидали все лишнее в мешки, бросили в лисью нору и ломанулись наверх. Того не знали только, что закупорили они своим добром лисе с семейством выход наружу. А та из-за природной таежной деликатности не посмела прикоснуться к чужому, – едва не двинула кони вместе с детьми. Не думали про это богатыри и богатырши, торопились к чайному столу. Одна Илон Оранжевый Комбинезон не спешила, у нее в мешочке из кожи молодого изюбра за многие дни добровольного голодания скопилось немало конфет и вафелек.

Долго ли, коротко ли шли они – притомились, решили напоследок своего какавы выпить, чтобы там ни с кем не делиться, да дров с собой взять, чтобы там ни у кого не просить. Пошли дальше, видят на берегу ручья два снежничка, словно два кусочка от безе. Поднялись еще выше – вот она гигантская чаша – стены гор вокруг, а выщербленные края – перевалы. На дне чаши был когда-то чай, да позеленело все от времени. Поняли тут спутники Алпана, что припозднились они к чаепитию, принялись юрты ставить, похлебку варить, стирать-полоскать, на дне каменной чаши купаться.

Только строгий Алпан Большая Борода начистил до блеска котелок, посмотрелся в него (традиция такая) и велел на край чашки карабкаться – тот, который люди Ветреным прозвали. За кусками каменного, зеленью подернутого хлеба, увидели они озеро-блюдце, из отколотого края которого лился-переливался недопитый великаном слабенький травяной чаек. Покарабкались наверх по жестким каменным кускам, крошился под руками и ногами старый сосуд, уже не до застолий им было, доцарапались до края чашки. Походили по ней туда-сюда, чуть не сдуло, а потом лихо съехали вниз. А духи, что в раньше служили у великанов , расстарались, начали гостей из чайника сверху поливать дождичком и подсыпать сахару-граду. Бежали чаевники, ног под собой не чуя, к родным кибиткам. Нахлебались до последней нитки, отогревались, копая золотой корень... А вечером видели, как рядом с каменной чашей выросла в небе и ушла за хребет семицветная радужная ручка старинного фарфора. Видно духи в другую долину конфетницу с угощениями поволокли.